theRunet: Сергей, расскажите о своем первом воспоминании об интернете.
Сергей Кузнецов: Это был, может быть, конец 80-х, начало 90-х. У моих родителей были друзья, которые уехали в 1979 году в Америку, и с ними в советское время толком не было контактов в силу обстоятельств. Мы все знали, что все живы, что с ними происходит, но близких контактов не было. А когда началась перестройка, и эта возможность обратно появилась, то стали приходить более развернутые новости. У них была дочка — на шесть лет моложе меня, а мне, соответственно, было около 24. И в одном из писем моим родителям эти друзья написали, что «Маша сейчас очень увлекается такими специальными компьютерными сетями, которые между разными городами, и с кем-то там переписывается». И я подумал: вау, это круто! Как это круто и дико интересно! Переписываться через сеть. Это, как мы сейчас бы сказали, next big thing.
И это было первое знакомство с интернетом как таковым. Тогда слова «интернет» я не знал. Второе было году в 1994-м. Тогда я был в гостях у своего друга Михаила Якубова — «Куба», который показывал мне распечатки из UseNet’а каких-то там реплик, диалогов — что-то про кино, что нас тогда интересовало. И потом то ли через него, то ли еще через каких-то знакомых, сам получил доступ в интернет. Я пользовался электронной почтой — отправлял письма и по работе, и своим друзьям, которые уехали. Интернет для меня был прежде всего электронной почтой и немножко UseNet’а.
Те люди, которые вместе с вами приходили в интернет в то время — откуда они приходили? И чем, кроме почты, они начинали пользоваться?
Люди, которых я знал из интернета, если мы говорим про русский интернет — это, прежде всего, были люди двух типов. Они иногда сильно между собой пересекались. С одной стороны, это был довольно большой пласт людей «матшкольного» склада. Они были технически подкованы, и интернет не вызывал у них смущения, и было ясно, зачем он им. Просто большое количество людей этого круга уехало в конце восьмидесятых — начале 90-х, и оказалось, что все одноклассники где-то в Америке, и тут с ними можно переписываться. Эти люди были заметной частью первой волны интернетчиков. И второй частью были люди скорее гуманитарного склада. Они кучковались вокруг Димы Ицковича, потом сделавшего Zhurnal.Ru, а потом проект «О.Г.И.», и много других известных проектов. Этих людей привлекала здесь свобода информационного обмена.
Многие интернетчики стали делать свои первые проекты после приезда в Россию из-за границы. Носик, Лебедев, Делицын… Это совпадение?
Нет, в этом нет никакого совпадения. Прежде всего потому что инфраструктура на Западе была развита лучше. Большая часть первых интернет-ресурсов была физически на Западе, и люди, которые их придумывали, были тоже на Западе. Это связано прежде всего с тем, что в Американских университетах был бесплатный интернет. И живущим памятником этому времени являются «Анекдоты из России» [Дмитрия] Вернера, которые сидели на сервере, если я правильно помню, астрофизического факультета. И люди, которых мы можем повспоминать, начинали именно в университетской или околоуниверситетской бесплатной интернет-экосистемы.
был вполне заметен в русском интернете до приезда из Израиля. Он, собственно, приехал сюда, потому что он понимал, что ему здесь делать. Делицын был заметен до приезда сюда, и я бы даже сказал, был более заметен до, чем после. Может быть, один Тёма (Артемий Лебедев — прим. theRunet) стал заметнее после приезда, чем был до. И характерно, что Тёма оказался заметен именно в области дизайна — очень новаторской области, которой в русском интернете тогда было немного.
Не забывайте, что мое поколение, в отличие от вашего и большей части того, которое меня сейчас слышит — это люди, которые большую часть своей жизни переживали информационную отъединенность, не только физическую (поехать в Париж или в Нью-Йорк — дорого или невозможно), но и информационную. Когда в газетах стали печатать, какие фильмы на этих выходных вышли в Нью-Йорке — это было уже потрясение. А тут можно было все узнать очень быстро. И в этом смысле интернет был про связь между границами.
Можно ли сказать, что «тусовка» раннего интернета разделялась на инфраструктурщиков (провайдеров) и на контентщиков? Как они друг к другу относились?
Я принадлежал к тусовке контентщиков. И в этом смысле мы инфраструктурщиков представляли несколько смутно. И для меня, когда начались первые РИФы, было важным открытием, что, оказывается, были люди, которые… То есть, я интуитивно понимал, что интернет не берется из ниоткуда. А вот они, живые люди, которые там с кем-то договариваются. Точкой пересечения двух этих тусовок была компания Cityline, которая была с одной стороны инфраструктурной компанией (она была провайдером), а, с другой стороны, они чисто маркетингово сделали ставку на несколько контентных проектов, и платили деньги их авторам — прежде всего Носику, но также мне, и Саше Лягину, и еще нескольим людям.
Не было ощущения, что инфраструктурщики относятся к вам как к таким энтузиастам, которые «игрались» на поляне без денег?
Из инфаструктурщиков я знал только ситилайновских людей, а это были специальные люди, трудно обобщать. Они были все очень штучные, они очень штучно к нам всем относились. Наверное, я бы на месте инфраструктурщиков так и относился к контентщикам, но я поскольку тогда их не видел, то понятия не имею, как они относились. Да, контентщики очевидным образом играли, но в том, чтобы играть, есть свои преимущества в смысле самоощущения. Они здесь, может, и деньги зарабатывают, а мы играем.
Какое событие можно было бы назвать концом эры игрушек и началом большого бизнеса?
Понятно, что игрушки-игрушками, но Носик получал нормальные деньги за «Вечерний интернет». Я получал симпатичные деньги за свой «Сеновал». Не критично для моей жизни, но по меркам тех лет — вполне нормально. Особенно если учесть, что это не требовало очень больших усилий. У Ицковича тоже всегда интернет-история была частью его каких-то сложных бизнесовых дел. Большая часть людей, для которых это не было бизнесом, тоже где-то могли зарабатывать на этом какие-то деньги.
Но я думаю, что знаковым моментом надо считать возникновение «Газеты». Это был 1999-й год — сразу после кризиса. Это было первое появившееся СМИ, которое обновлялось ежедневно, несколько раз в день. Я думаю, что этот период можно считать важным. Тогда же, после кризиса 98-го года, пошел вверх «РБК». И это был тот момент, когда это стало выглядеть, как серьезный медийный бизнес. Тем более, что там были серьезные медийные партнеры. До этого существовал «Русский журнал», который тоже обновлялся, но он выглядел скорей не как бизнес, а как благотворительный проект или даже повозка с какими-то пиарными сложными мотивами. Так что реально — ключевым моментом является создание «Газеты.ру» Носиком и Павловским на деньги «Юкоса».
Когда интернетчики стали знакомиться лично, собираться в оффлайне?
У нас было ощущение, что мы — это главная тусовка, но сейчас можно сказать что на самом деле было некоторое количество тусовок, которые возникали вокруг каких-то специальных тем — технического, или гуманитарного, или «лайфстайлного» характера. И часть из них, если не совпадали с моими, то они прошли мимо меня. Та тусовка возникла где-то в 1995 году, когда я подключился к интернету. Уже существовали несколько международных онлайн-комьюнити вокруг Романа Лейбова. Из некоторых людей, там тусовавшихся, впоследствии образовали какой-то кусок «Журнала.ру». Базой для этой тусовки был Калашный [переулок], но она тогда была, естественно, онлайн-тусовкой, и все регулярно там встречались.
Прошло много лет, прежде чем я увидел живого Вернера и . То есть могли быть отдельные люди, которые были где-то далеко, но при этом, поскольку было такое место, куда можно было прийти, и там все время кто-то тусовался, не было ощущения — а давайте договоримся, встретимся, и все развиртуализуемся. Было ощущение, что уже есть какое-то количество людей, которые уже между собой знакомы. Если люди приезжали в Москву, то было понятно, куда они придут. Обычно все договаривались разве что про время встречи.
Как бы вы охарактеризовали эту группу людей? Что у них общего? Можно ли их назвать интеллектуальной элитой, например?
Слова «интеллектуальная элита» нам слишком льстят. Я думаю, что этих людей объединяло, прежде всего, сочетание некоторого уровня гуманитарной культуры, и некоторого уровня технологической культуры. Плюс, некоторое игровое отношение к жизни. Мне не кажется, что, кто-то из тех, кого я помню, породил тогда или потом какие-то фантастические глубокие интеллектуальные порывы, смыслы и мысли. Скорее, мне кажется, что это были люди, открытые новому, которых очень перло от того, что это такая, «ух, такая история», и в ней так много неизведанных возможностей.
Как вы подошли к написанию книги о российском интернете?
На этот вопрос легко ответить, проще, чем на остальные. В 2001 году Дёма Кудрявцев собрал некоторое количество людей, причастных к началу русского интернета, и сказал — слушайте, есть такая идея. Давайте напишем книжку про историю русского интернета, у нас скоро формально будет 10 лет, как он существует. Давайте зафиксируем положение, потому что мы все помним, а потом придут другие люди и напишут другую историю.
Изначально должна была быть очень красивая книжка, с картинками — напоминающая , путеводители такие, где много картиночек, подписи и все остальное. Мы ее довольно вдохновенно придумали этой большой компанией. Но потом выяснилось, что у всех какие-то свои дела. Потому что все повеселились, а потом куда-то разбежались. И остались мы с Дёмой и Сашей Гагиным, и решили втроем это дело сдвинуть. И начали что-то писать — какие-то разрозненные заметки, и все остальное. Заодно в процессе этого дела я впервые узнал о существовании инфраструктурного интернета — то есть тусовки провайдеров.
И в этот момент как раз случилось два события. С одной стороны, я на год уехал в Америку, а с другой стороны, плюс-минус в это же время Дёму перестали пускать в Россию из-за истории с Березовским. Дёма оказался в Лондоне в вынужденной эмиграции. И ему стало уже явно не до книжки. У Гагина тоже были какие-то дела, потому что он работал в интернет-отделе НТВ, который в это время как раз начали разгонять. Ему тоже стало не до книжки. А у меня на руках были когда-то написанные куски и внутреннее чувство, что я пообещал сделать, и надо доделать до конца. И я тогда подумал — окей, я возьму свои старые статьи, написанные про интернет, как-то откомментирую, напишу газету воспоминаний, вот и будет книжка. И закончил я ее, уже вернувшись в Москву. И довольно быстро нашел себе издателя.
По формату это кажется больше похоже на мемуары, чем на какое-то исследование. Да у меня совершенно не было идеи исследовать. Если бы я писал книгу сейчас, то я бы сделал это совсем по-другому. Тогда мне казалось важным зафиксировать на глазах уходящий дух фронтира, дух первопроходцев. Я не помню какими словами это выражено в книге, но мне тогда казалось, что история русского интернета 90-х — это одна из лучших частей русской истории 90-х. В ней есть то, за что 90-е по сей день можно любить, есть вот эта «буря и натиск», есть ощущение реальности, которая податлива, которую ты можешь под себя повернуть. Нет ощущения беспомощности, которая разливается сейчас вокруг. Есть чувство, что ты можешь сильно что-то изменить.
Вот я помню интернет 1995-го и 2000-го. Это были два разных интернета. Они по-огромному различались, по охвату, по наполненности, по известности, по всему на свете. Было ощущение, что это сделали условные мы. И то же самое можно было наблюдать в Москве. Те, кто помнят Москву 91-го, 93-го и даже 95-го года, и Москву 2000-го, несмотря на кризис 98-го года. Это два разных города. Интернет имел выгодное отличие от реальной жизни, потому что в нем фактически не было криминала, в нем какие-то криминальные случаи исчислялись единицами. И то на уровне чистых слухов: «А вот говорят, хакеры кому-то что-то сломали, они поймали тех хакеров и руку поломали». Это были единичные случаи — притом, что на уровне любого ларька на улице поломанных рук было больше.
Мы как раз с Дёмой Кудрявцевым, когда книжку придумывали, говорили про то, что в интернете, особенно в контентной его части, не было никакого ресурса, который нужно было бы делить. Нечего было политизировать, не было чиновника, который мог бы распределять потоки или собственность. И поэтому не возникало ни коррупции, ни бандитов, ничего остального. Надо было создавать на пустом месте. Ясно было, что в эту историю некуда было встроиться никаким плохим людям — ни с чиновной, ни с ментовской, ни с бандитской стороны.
Мне казалось тогда, что пока мы это не забыли, важно зафиксировать это так, как мы это видели — люди моего поколения и моей социальной прослойки. Потому что сегодня, оглядываясь на то время, мы видим, что у него есть несколько других способов изображения. Есть очень депрессивный способ изображения 90-х с точки чуть более старшего поколения, чем наше. Людей, которым было очень трудно в эти годы, людей, которые чувствовали себя брошенными, потерявшими свои идеалы. Мне казалось важным зафиксировать восприятие 90-х людьми, которые были достаточно молоды, чтобы им было нестрашно, что им нечего есть. Потому что в молодости всегда как-то плохо с деньгами. Взгляд этого поколения, которые, прежде всего, в этом оценили динамику и развитие, в том числе, в интернете.
Если бы эта книга была попыткой все-таки сделать исследование, то какие бы конкретно события вы назвали бы наиболее реальными и важными, и наиболее ярко иллюстрировавшими ту среду, которую вы описали?
Я бы, наверное, говорил про инфраструктурные вещи. Первые коннекты, которые были в конце восьмидесятых — начале 90-х. Возникновение первых коммерческих провайдеров в Москве, а потом и в регионах. Возникновение первых контентных проектов за рубежом и потом в России. Проекты Cityline и «Русский журнал», в которых я участвовал, действительно, наверное, являются ключевыми точками того, еще некоммерческого интернета. Но, я думаю, если бы я делал исследование, то я понаходил и поназывал бы много других важных вещей.
На самом деле было огромное количество вещей, которые были как раз специфическими «интернетными» и более интерактивными — как те же «Анекдоты из России», как те же литературные игры, типа романы-буриме, о которых тогда все много говорили. Как какие-то попытки делать литературные конкурсы, еще какие-то действия, которые где-то происходили. Попытки создания архивов, какая-то сложная жизнь в UseNet’е. Там много чего происходило, но большая часть не оказалась прародителем чего-то. Поэтому истории про литературные игры, интерактивные интеллектуальные забавы, какой-то user-generated content по образцу «Анекдотов из России», а не по образцу Фейсбука и Livejournal — они оказались в маргинальной позиции.
Поэтому задним числом переписывая историю интернета, я бы уделял этому сильно меньше внимания, чем я выделял это в книжке, когда я считал, что за этим будущее. Нет, за этим не оказалось будущего. Будущее оказалось за привычным форматом ежедневного, а лучше, ежечасно обновляемого СМИ. И тут я, если говорить о ключевых моментах, я бы сказал, что важным моментом, наряду с созданием «Газеты.ру» в 1999 году, был момент, когда Носик не договорился с «Юкосом», и пошел делать «Ленту», а на «Газету» позвали Бородулина из «Коммерсанта».
Для нас это было абсолютным потрясением, что оффлайновый журналист пошел делать онлайн-издание. Я всегда был человек «и тут, и там». А это был человек, который вообще не знал никого из тусовки. То есть, кого-то знал, но пошел делать свои идеи, и свои оффлайновые идеи приспосабливать к онлайну. Получилось, как мы знаем, хорошо. Это было для нас всех большим уроком из серии «ребят, вы думаете, вы здесь все понимаете, и вообще, без вас интернет не бывает? Нет, интернет бывает без вас отлично, и хорошее СМИ получается, лучше, чем вы бы сделали». Превращение первой «Газеты.ру» во вторую — ту, которая существовала до недавних событий, это как раз и является переходным периодом между интернетом эпохи «бури и натиска» — некоммерческим, игровым, к тому интернету, который мы знаем сегодня.
В «некоммерческом» и «игровом» интернете его первого десятилетия, как вы сказали, не было руки чиновника. Как бы вы оценили изменения отношений интернета с государством во вторые десять лет истории Рунета?
Ну конечно, много поменялось, мы все знаем. Во-первых, уже на уровне рубежа между первыми и вторыми годами, уже на уровне 2004 года, становится видно, что интернет —важная часть в реальной политической жизни. Поэтому вторая половина 20-летней истории Рунета характеризовалась, конечно, пристальным вниманием государства. И это было внимание не столько в формате «отобрать бизнес, поделить», сколько действительно политическое внимание, борьба за контроль над медиа. Все это видели. Последняя история, случившаяся здесь — история с Дуровым и «ВКонтакте».
Если мы говорим, что история русского интернета 90-х была лучшей частью русской истории 90-х, в которую можно посмотреть, как в зеркало и увидеть то, за что 90-е можно было полюбить, то, глядя на вторую половину, мы видим усиление государственного контроля, вертикаль власти, много политики, политических провокаций, оружия и обмана вокруг всего этого дела.
Как бы вы оценили эти изменения?
Я считаю, что чем меньше участия государства в чем бы то ни было, тем лучше. Если я готов обсуждать участие государства в медицине и образовании, то, мне кажется, интернет уж точно обойдется саморегулированием. Это классический ответ, я не скажу ничего нового. У нас есть законы, и эти законы действуют всюду. Например, педофилия, которую мы общим консенсусом считаем плохим явлением. Есть педофилия в интернете, а есть — в ларьке у метро, и с ней можно бороться точно также. Все это отлично умеют, и никакие границы этому не мешают, все более или менее прекрасно борются с этим на международном уровне. То есть так же прекрасно, как с ней боролись до появления интернета.
Что касается специальных законов и законопроектов, это представляется мне ненужным. Мне кажется, что Россия — не та страна, где нужно пять новых законов. Лучше сделать так, чтобы выполнялись существующие. Не избирательно, а повсюду. И можно уменьшить для этого раза в два количество запретов — так будет проще следить за теми, которые есть. И я думаю, что моя позиция вполне отражает взгляды индустрии.
Если представить историю развития российского интернета как литературное произведение, какой бы это был жанр, кто был бы главным героем, и в чем бы состояла драма?
Любая история, когда ей 20 лет, рано или поздно превратится в исторический роман, и я вижу в этом какой-то неинтересный ход. Если мы будем говорить про раннюю историю русского интернета, то думаю, что характерными героями этой истории были бы обычные герои истории «бури и натиска». Они начинали вместе, а потом кто-то из них стал расти, подниматься и приспосабливаться к тем изменениям, которые принесли «буря и натиск». А другие остались бы навсегда в утопической юности, не находя своего места в том, что случилось дальше.
Российский интернет, в общем-то, лишен по-настоящему трагических историй. То есть, история русских офлайновых 90-х — более трагическая. В интернете же не было историй взлетов и падений, как истории Ходорковского или Березовского. В лучшем случае, кажется, что максимум трагизма в этой истории — это история человека, у которого были идеалы изменить мир, а потом он обнаружил в себя сидящим в какой-то интернет-компании и пытается спросить себя, чем же это отличается от обычной работы клерком. И почему он так мечтал, чтоб интернет был в каждом компьютере. Но, честно говоря, я не знаю таких людей, которые оказались в такой по-настоящему драматической ситуации. Большинство из них продолжают лавировать между разными местами, а те компании, где они работают, вполне симпатичны и человечны.
Ну вот, например, в «Рамблере» разве нет того трагизма и драмы? Первые технологии, быстрый взлет, и потом медленное падение.
Те люди, которые это делали — они же не оказались несчастными жертвами. Кто-то из них заработал сколько-то денег и ушел с этими деньгами. То есть люди, которые поприходили, поработали на инвестиционном пузыре, тоже ушли с деньгами или без них, но они прекрасно развлеклись в процессе этого дела. , при всех ее полемических перехлестах, показывает, что несчастных там не было, все были довольны. Всем все время страшно нравилось. Ну какие-то инвесторы немножко потеряли денег. Ну а кто-то много заработал денег из инвесторов. Это были не последние деньги у людей, которые их немножко потеряли. И мне кажется, что на «Рамблере» их никто не потерял, он все время дорожал.
Я могу повспоминать каких-то конкретных людей, просто этика не позволяет их называть, которые выглядели «на коне» и с большими перспективами в 90-е, а потом как-то сдулись. Но все вокруг полно такими людьми, которые по молодости подавали надежды, а потом перестали их подавать. В основном же, ключевые фигуры, которых бы мы вспомнили из 90-х, у них всех все неплохо. Например, Лейбов, который занимался тем, что что-то говорил в интернете, так сегодня этим и занимается. А Носик в какой-то момент сделал себе карьеру медиа-менеджера, а потом стал известным блогером, и тоже у него все неплохо. Какие-то другие люди работали в одном месте, другом и третьем. Кто-то, как я, сделал свой бизнес. [Михаил] Вербицкий что-то говорил в интернете, а еще был математиком. И как математик зарабатывал деньги. Так и продолжает жить. В этом смысле, ни с кем не случилось никакой настоящей драмы.
А вот с Павлом Дуровым вы не считаете, что случилась драма?
Эта история вообще не про интернет, а про бизнес. Павел Дуров, мне кажется, при всей драматичности этой истории, вышел в кэш, имеет много проектов, дальше вкладывает, дальше их развивает. У Стива Джобса тоже была пара таких драм. И всё. Мне кажется, что Павел Дуров как упадет, так и встанет. И мне кажется, что это история не про интернет, и даже не про специфику России и отжим государством через своих доверенных лиц акций у невызывающего доверия Павла. Сколько таких историй еще на Западе … Сложный акционерный конфликт. Часто люди не очень правильно выбирают себе партнеров. Оно так бывает. Может даже больше [на Западе], чем в России.
Человек, пошедший в бизнес и вырастивший крупнейшую социальную сеть в стране, к такому должен быть готов, и мне кажется, Дуров к этому абсолютно был готов. Он не остался без дел. Настоящая драма была бы, если бы он ушел без единой копейки денег, не зная, чем заняться, сидел бы, писал доносы и пытался судиться с «ВКонтакте». Вот это была бы жалкая история. А так — деньги есть, известность есть, новые проекты есть. Я надеюсь, что как Джобс, уйдя из Apple, создал Pixar (который я люблю больше, чем Apple), так и у Дурова есть возможность создать что-то прекрасное, замечательное, не хуже, чем «ВКонтакте».
Чем уникален интернет в России? Чем он отличается от интернета в любой другой стране?
Есть смешная фраза, которой учат американских детей в хороших американских школах — «Everybody Is Special». Каждый из нас особенный. Она, при всей ее политкорректной заостренности, верна не только применительно к нам с вами, а верна применительно к каждому интернету. Очевидно, российский интернет — часть общего интернета, и в этом смысле, люди, занимающиеся бизнесом, знают — если что-то сработало в Америке, то, скорее всего, сработает и в России. Может быть, не так быстро, но сработает.
А несколько специфических моментов, повлиявших на формирование, наверное, надо назвать. Главным моментом, формирующим его таким, каким он существует сегодня, является сочетание двух вещей. С одной стороны, Россия, в силу большой территории и неудачной ситуации, что модернизация ее попала на годы советской власти, очень плохо была развита в смысле социальной инфраструктуры. Житель Америки — тоже большой страны, или житель тем более Европы, про себя очень много знает. Он — член сложных оффлайновых комьюнити, и это не только какие-то соседства. Он знает, хоть может им и не пользоваться каждый день, что есть землячество. Плюс 25 способов делить себя по политическим, сексуальным, гастрономическим, культурным, прочим вкусам, которые дают человеку некоторую идентификацию.
В России с этим было всегда хуже. Одна из причин была та, что для того, чтобы такие комьюнити существовали, у них должен был быть свой рупор. И в Америке они возникали естественным образом. Будь это маленькая радикальная студенческая газетка, или будь то «Нью-Йорк Таймс», или будь то какая-то газета, выходящая на испанском языке — они всегда были. В Советском Союзе этого никогда не было. Был какой-то самиздат, аморфный, не годящийся в качестве позиционирования. И интернет для России оказался тем местом, где эта социальная структура была с самого начала.
Когда вы приходите в Фейсбук, или в Livejournal, или приходите во «ВКонтакте», вы там о себе много рассказываете. Тем, в какие группы вы вступаете, каких друзей себе собираете. И это на самом деле ваш способ идентифицировать себя и способ идентифицировать незнакомых людей, с которыми вы там встречаетесь. И в этой социальной идентификации роль интернета в России гораздо выше, чем в Америке и Европе.
Видимо, похожая ситуация в части стран третьего мира. Если мы смотрим большие комскоровские отчеты по часам, которые люди проводят в социальных сетях, то Россия не случайно там на первом, втором месте, а дальше там идут не европейские страны, а Бразилия, Индия и так далее. Жители стран, которым интернет и, прежде всего, соцсети, помогают себя социально определять. Мне кажется, это важная роль интернета в России, в том числе, его роль в политической жизни, в организации не только массовых беспорядков, но в организации любых общественных движений. Они могут быть никак не связанными с политической повесткой дня. Но поэтому интернет в России важнее, чем интернет в Англии или Франции. Это первое.
Второе, примыкающее сюда. В современном мире интернет отъедает все время, внимание, и, как следствие, бюджеты у СМИ. В России это усиливается тем, что СМИ все больше оказываются под контролем у государства и, соответственно, становятся все менее интересными. Если мы посмотрим на всякую статистику, мы увидим, что молодые люди до 35 лет тратят больше времени на интернет, чем на телевизор. Уже два года назад были эти данные. Сейчас боюсь, что все еще сильнее. Ясно, что эта тенденция будет усиливаться и дальше. Это общемировая тенденция.
И еще один важный феномен русского интернета. Это довольно свободное отношение к копирайту. Можно вспомнить и «ВКонтакте», можно вспомнить торренты, онлайн-библиотеки. Мне кажется, что это очень позитивная вещь. Я нахожусь в странной позиции писателя, который выступает за свободное распространение информации. Мне кажется, неслучайно, что один из крупных международных музыкальных проектов, живущих по модели «плати сколько хочешь» Krugi.com сделаны выходцем из России. Хотя он базируется в Калифорнии и там развивается. Это правильно, интересно и хорошо.
Понятно, что на это накладывается не только несовершенство российской правоохранительной системы, которая ловит других людей, а не защищает интересы правообладателей, но и история России с самиздатом советских времен. И люди, которые как-то бесплатно получали перепечатанную книжку Бродского, не очень понимают, почему наследники Бродского закрыли выкладывание стихов Бродского в интернет. Это искреннее непонимание, и никакие соображения, что детям поэта тоже надо есть, на этих людей не действуют, потому что «Ну скажите — дадим этим детям поэта денег. Но мы эти стихи руками набили четыре раза, почему у нас их забрали?» Мне кажется, что это тоже объясняет русскую специфику.
Беседовал Игорь Санин